10 декабря, 2017 
AdminGWP фoтo: bidla.net
Зaписaли в пoстaнoвлeнии: «Пoручить т. Дзeржинскoму сoстaвить oсoбую кoмиссию для выяснeния вoзмoжнoсти бoрьбы с тaкoй зaбaстoвкoй путeм сaмыx энeргичныx рeвoлюциoнныx мeр, для выяснeния спoсoбoв пoдaвлeния злoстнoгo сaбoтaжa. К зaвтрaшнeму зaсeдaнию представить списки членов этой комиссии и меры борьбы с саботажем».
До октября 1917 года большевики сами призывали к забастовкам. Самое верное средство бороться за права трудящихся! Взяв власть, забастовки запретили, бастующих наказывали.
Создать карательное ведомство? Даже среди активных большевиков не всякий взялся бы за такую задачу. Феликс Эдмундович от такого поручения не отказался.
В ОЖИДАНИИ СМЕРТИ
Как понять характер этого человека? Учился в гимназии, но бросил, работу искать не стал, вступил в социал-демократический кружок, потом в партию и до 1917 года ничем, кроме революционной деятельности, не занимался. Был такой милый мальчик с тонкими чертами лица, натура открытая и благородная. Из хорошей дворянской семьи, очень любил своих братьев и сестер. И вдруг этот милый мальчик превращается в палача, которого ненавидит половина России.
Феликс учился в гимназии, но учебу не закончил. И на работу устраиваться не стал. В восемнадцать лет вступил в социал-демократический кружок, затем в партию «Социал-демократия Королевства Польского и Литвы». С этого момента и до семнадцатого года Дзержинский занимается только одной партийной работой. Профессиональный революционер — так это тогда называлось. Для него существовала лишь революция, одна только революция и ничего, кроме революции.
С того момента, как в семнадцать лет он пришел в революционную деятельность, на свободе он почти не был. Шесть лет провел на каторге и пять в ссылке. Иногда в кандалах. Иногда в одиночке. Иногда в лазарете. Жандармы предлагали ему свободу в обмен на сотрудничество. Отказывался. Готов был к худшему. Явно не отрекся бы от своей веры и перед эшафотом.
«Как я хотел бы, чтобы меня никто не любил, — писал экзальтированный юноша сестре, — чтобы моя гибель ни в ком не вызвала боли; тогда я мог бы полностью распоряжаться самим собой».
Его единомышленников пороли розгами, приговаривали к смертной казни и вешали. Они умирали от туберкулеза или в порыве отчаяния кончали жизнь самоубийством. Разве мог он об этом забыть? Или простить палачей.
«В ночной тиши я отчетливо слышу, как пилят, обтесывают доски, — записывал он в дневнике 7 мая 1908 года. — «Это готовят виселицу», — мелькает в голове. Я ложусь, натягиваю одеяло на голову. Это уже не помогает. Сегодня кто-нибудь будет повешен. Он знает об этом. К нему приходят, набрасываются на него, вяжут, затыкают ему рот, чтобы не кричал. А может быть, он не сопротивляется, позволяет связать себе руки и надеть рубаху смерти. И ведут его и смотрят, как его хватает палач, смотрят на его предсмертные судороги и, может быть, циническими словами провожают его, когда зарывают труп, как зарывают падаль».
Он полагал, что нет оснований быть снисходительным к тем, кто держал его и его единомышленников на каторге. В борьбе не на жизнь, а на смерть он не считал себя связанным какими-то нормами морали. Это одна из причин, объясняющих, почему на посту главы ведомства госбезопасности Дзержинский был жесток и беспощаден.
Он сидел бы в тюрьмах вечно, но его, как и других политических заключенных, освободила Февральская революция. 18 марта 1917 года он писал жене из Москвы:
«Уже несколько дней я отдыхаю почти в деревне, в Сокольниках, так как впечатления и горячка первых дней свободы и революции были слишком сильны, и мои нервы, ослабленные столькими годами тюремной тишины, не выдержали возложенной на них нагрузки. Я немного захворал, но сейчас, после нескольких дней отдыха в постели, лихорадка совершенно прошла, и я чувствую себя вполне хорошо. Врач также не нашел ничего опасного, и, вероятно, не позже чем через неделю я вернусь опять к жизни…»
ПРОТИВ? ТЫ — ВРАГ НАРОДА
Почему именно ему поручили создать аппарат госбезопасности?
Наверное, исходили из того, что он человек надежный, неподкупный, равнодушный к материальным благам. Его считали аскетом, поражались его целеустремленности и принципиальности. Был у него очевидный интерес к следственной работе и испепеляющая ненависть к предателям.
7 декабря Феликс Эдмундович составил список комиссии. Вечером все собрались в Кремле — комиссар милиции Екатеринослава Василий Аверин, начальник Красной гвардии города Иваново Дмитрий Евсеев, председатель Слуцкого совета солдатских депутатов и член ВЦИК Иван Ксенофонтов, член ЦК партии Григорий Орджоникидзе, член Петроградского военно-революционного комитета Яков Петерс, член президиума ВЦИК Карл Петерсон, член главного штаба Красной гвардии Валентин Трифонов…
Тогда же и название новому органу придумали: «Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем». На заседании Совнаркома название было утверждено.
Дзержинский обратился в Совнарком:
«Не имея собственной автомобильной базы, комиссия наша не в состоянии справиться хоть сколько-нибудь удовлетворительно с возложенной на нас задачей борьбы с контрреволюцией, саботажем и мародерством. Ордера наши остаются без исполнения, связь с органами Советской власти не может установиться. Наши требования в Смольный на автомобили почти всегда остаются без удовлетворения.
Необходимо нам поэтому иметь собственную базу, для этой цели предоставьте нам право реквизиции автомобилей, бензина, смазочного масла и других автомобильных принадлежностей».
ВЧК еще не приступила к работе, но методы брались на вооружение беззаконные. Председатель ВЧК просил не выделить ассигнования на покупку автомобилей, а разрешить чекистам реквизировать, то есть отбирать машины.
Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем большевики создавали для того, чтобы справиться с армией чиновников, которые бойкотировали новую власть и саботировали распоряжения Совета народных комиссаров. Но руководители партии быстро поняли цену органам госбезопасности как важнейшему инструменту контроля над страной.
Дзержинский не считал ВЧК контрразведкой или политической полицией. Он видел в ВЧК особый орган, имеющий право самостоятельно уничтожать врагов.
«Работники ЧК это солдаты революции, — писал Феликс Эдмундович, — и они не могут пойти на работу розыска-шпионства: социалисты не подходят для такой работы. Боевому органу, подобному ЧК, нельзя передавать работу полиции. Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно».
Он добился этого права для чекистов, и кровь полилась рекой. Страна с ужасом заговорила о «кожаных людях». Кожаные куртки чекистам нравились не потому, что они предчувствовали моду на кожу. В кожаных куртках не заводились вши. В те годы это было очень важно: вши — переносчики тифа, который косил людей и на фронте, и в тылу.
Большевики создавали атмосферу, в которой террор становится возможным. Они отменили все законы. В стране даже формально возник правовой беспредел. Советская власть взялась сама осуществлять правосудие. Принципы: политическая целесообразность важнее норм права, при вынесении приговора полагаться на революционное чутье…
Новая власть решала экономические проблемы динамитом, социальные — арестами и голодом. Те, кто сопротивлялся, объявлялись врагами народа.
КАК ПОДБИРАТЬ КАДРЫ
Дзержинский заложил основы кадровой политики в ведомстве госбезопасности: главное качество — преданность. Феликс Эдмундович объяснял управляющему делами ВЧК Генриху Ягоде: «Если приходится выбирать между, безусловно, нашим человеком, но не особенно способным, и не совсем нашим, но очень способным, у нас, в ЧК, необходимо оставить первого».
В аппарат госбезопасности нередко попадали весьма сомнительные люди, в том числе и совершенно малограмотные. В учетной карточке одного из председателей петроградской ЧК Семена Лобова в графе «Образование» было написано: «Не учился, но пишет и читает». Это не мешало его успешной карьере. Лобов пошел в гору после того, как в одну ночь арестовал в Петрограде три тысячи человек.
ВЧК превратилась в инструмент тотального контроля и подавления. Жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Тем более что беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. Жестокость оправдывалась и поощрялась.
Дзержинский не получал удовольствия от уничтожения врагов, но считал это необходимым. Твердо был уверен, что уж он-то, прошедший через тюрьмы и ссылки, справедлив и зря никого не накажет. Но, присвоив себе право казнить и позволив другим чекистам выносить смертные приговоры, он создал систему полной несправедливости.
Если захотите узнать больше об этой теме, смотрите мой видеоканал «История Леонида Млечина».
***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:
Белое движение возникло на Юге России.
Опубликовано в рубрике